Поиск русской идеи на рубежах веков. История повторяется?

Дата добавления (г-м-д): 2015-02-03

Автор: Валерий Бухвалов, Dr.paed.

Поиск русской идеи на рубежах веков. История повторяется?

«В мире существует две силы

— Россия и революция».

Ф.И. Тютчев

Об увлеченности русских предельными вопросами земного и небесного Ф.М. Достоевский писал: "Вот, например, здешний трактир, вот они и сходятся, засели в угол. Всю жизнь прежде не знали друг друга, а выйдут из трактира, сорок лет опять не будут знать друг друга, ну и что ж, о чем они будут рассуждать, пока поймали минутку в трактире-то? О мировых вопросах, не иначе: есть ли Бог, есть ли бессмертие? И множество, множество самых оригинальных русских мальчиков только и делают, что о вековечных вопросах говорят...». Из этих мальчиков вырастали ученые и писатели, философы и революционеры.

На протяжении второй половины XIX и начала XX веков русские философы, писатели, общественные деятели искали новые пути развития русской идеи. Эти поиски были направлены по двум основным направлениям: 1) осмысление и применение западного, европейского опыта; 2) развитие русских традиций. Необходимость развития русской идеи определялась двумя факторами: 1) постепенное проникновение капитализма в Россию; 2) распространение атеизма и марксизма. В результате этих исканий русская идея прошла серьезные испытания на прочность и постепенно трансформировалась в социалистическую идею.

В работе «Истоки и смысл русского коммунизма» Николай Александрович Бердяев показал, что Россия пришла к нему неслучайно. Исток русского коммунизма он увидел в искании царства, основанного на правде, и религиозных ожиданиях: «Религиозная формация русской души выработала некоторые устойчивые свойства: догматизм, аскетизм, способность нести страдания и жертвы во имя своей веры, какова бы она ни была, устремленность к трансцендентному, которое относится то к вечности, к иному миру, то к будущему, к этому миру. Религиозная энергия русской души обладает способностью переключаться и направляться к целям, которые не являются уже религиозными, например, к социальным целям».

В традиции ХХ века мы привыкли к отождествлению социализма и коммунизма просто как разных стадий одного и того же явления, не замечая того, что социализм был системой социально-экономических отношений, а коммунизм ¾ идеологией, под эгидой которой он осуществлялся. Социализм как экономический строй, как система социально-экономической организации общества допускает разные идеологии. При этом само присутствие идеологии в системе социализма есть обязательное условие его осуществимости как необходимость объединения сознания общества в единой высшей системе смыслов, организующей его как одухотворенное целое в единый социальный организм. Какова эта система смыслов - идеология, зависит от конкретно-исторических условий, национально-культурных особенностей и религиозных верований данного общества.

Со второй половины XIX века среди просвещенной,  либеральной,  а  значит,  и
«прогрессивной»  части  русского  общества  получили  весьма  широкое  распространение идеи, доказывающие, что Россия – нечто вроде паршивой овцы в хорошем стаде западных держав; православная империя отбилась от этого стада, идёт не тем путём, которым бы надо, позорит  себя  перед  мировым  сообществом  крепостным  правом,  абсолютистским правлением монарха. Им было стыдно перед соседями, больно за тёмный набожный народ, который жил, не подозревая о своём дремучем невежестве.

Поэтому понятие Н. Бердяева «религиозный социализм» есть фундаментальное определение социализма как такового. Иного социализма быть не может. Вопрос остается лишь в степени глубины и истинности предмета религиозности, и в этом отношении нет никаких противопоказаний к тому, чтобы в качестве подобного предмета была принята христианская Истина. Но не в качестве еще более «светлого будущего», а как источник более светлого настоящего. Именно таким безбожным по форме, но глубоко религиозным по содержанию станет советский социализм. Именно к этому в конечном итоге приведет русского человека поиск русской идеи. А что же Православная Церковь? 

Вплоть до начала ХХ века Церковь оставалась по существу индифферентной к социальному запросу русского общества и русской истории. Вопрос русской интеллигенции «что делать?», возможно, потому и звучит столь категорично, что антитезой ему в традиционном церковном сознании стоит не менее категоричный ответ ¾ «смиряться» - не делать ничего, ибо этот мир обречен и не подлежит изменению и оправданию. Это не просто противостояние светского и церковного миропонимания. Особая глубина проблемы состоит в том, что социальный вопрос, лишь по форме есть вопрос общественно-политический, сущность же его в христианских началах человеческих отношений.

Молчание Церкви в этом ключевом вопросе русской жизни XIX-XX веков предстает явным контрастом на фоне духовно-исторической активизации русской интеллигенции. То и другое взаимосвязано в очень многих отношениях. Но взаимосвязь эта не просто компенсация, а глубокий, драматический мировоззренческий дисбаланс русского самосознания, распад его души и разума, приведший в итоге к серьезным трагическим последствиям. Вера русской интеллигенции из области отвлеченных религиозных измерений сместилась в реальную ткань истории, обретя свою предметность в области социального переустройства, в надеждах на осуществление на земле общественного социального идеала. Это вполне в духе русской идеи и в русле русской истории, но без опоры на фундаментальные начала христианства, которые как одухотворенные истины хранимы именно в Церкви, подобная вера бессильна.

На этом переходе произошел мировоззренческий срыв русской идеи, распад ее целостного религиозно-исторического смысла. Здесь содержание русской истории и история русской Церкви словно отделились друг от друга, и пошли каждая своей дорогой: русская государственность ¾ к краху, а русская Церковь ¾ к мученичеству.

            Кто тут виноват: русская Церковь, или русская интеллигенция? Вопрос риторический. Вся русская интеллигенция была от рождения крещеной частью православной Церкви. Поэтому даже с этой формальной точки зрения глубочайший кризис русской истории - революции начала ХХ века, можно с полным правом считать историческим кризисом русского православия. Как идеологическое основание русской государственности, Церковь утратила внутреннюю мировоззренческую связь с обществом, и, как следствие, ¾ историческую адекватность своей пастырской миссии.

            Социальный пафос русской интеллигенции, действительно, во многом имел религиозные основания, что многократно подчеркивалось различными мыслителями. Так, отец С. Булгаков пишет: «Известная неотмирность, эсхатологическая мечта о Граде Божием, о грядущем царстве правды и затем стремление к спасению человечества ¾ если не от греха, то от страданий ¾ составляют, как известно, неизменные и отличительные особенности русской интеллигенции. Боль от дисгармонии жизни и стремление к ее преодолению отличают и наиболее крупных писателей-интеллигентов… В этом стремлении к Грядущему Граду, в сравнении с которым бледнеет земная действительность, интеллигенция сохранила, быть может, в наиболее распознаваемой форме черты утраченной церковности».

Однако будучи оторванной от церковной традиции, эта «религиозность» оказывается искаженной и ложной, часто оборачиваясь своей противоположностью ¾ атеизмом и человекобожием - верой в самодостаточное совершенство человека, в бесконечный прогресс, осуществляемый его силами. Духовная слепота этой веры, соединяясь с человеческой гордостью, часто оборачивалась крайним революционным радикализмом.

            Показательны в этом отношении слова лидера партии «Народная Воля» А. Желябова, сказанные им на процессе после убийства народовольцами Александра II: «Крещен в православии, но православие отрицаю, хотя сущность учения Иисуса Христа признаю. Эта сущность учения среди моих нравственных побуждений занимает почетное место. Я верю в истину и справедливость этого учения и торжественно признаю, что вера без дел мертва есть и что всякий истинный христианин должен бороться за правду, за право угнетенных и слабых и, если нужно то за них пострадать: такова моя версия».

            Сюда же можно отнести и знаменитый «Катехизис революционера» С. Нечаева, который, по словам Н. Бердяева, «есть своеобразно-аскетическая книга, как бы наставление к духовной жизни революционера». Революционер не должен иметь ни интересов, ни дел, ни личных чувств и связей, ничего своего, даже имени. Все должно быть поглощено единственным, исключительным интересом, единственной мыслью, единственной страстью ¾ революцией».

            Дисбаланс русского самосознания, накапливавшийся на протяжении всего XIX века, привел к своему закономерному результату. Крайняя историческая поляризация русского духа обернулась крахом русской государственности. Уход Церкви из актуальной истории в область небесного и погружение общества в область земного означал полный распад русской идеи, разрыв ее целостной духовно-исторической сущности. Это и ознаменовало собой конец земного пути традиционной русской государственности, начавшейся именно как единство живого христианского духа и конкретной национальной истории.

            Но могла ли иначе складываться русская история в XIX – XX  веках? Думается, что нет. Истинное национальное самосознание, как путь к истинному историческому  самоопределению  народа, складывается из искреннего самопознания через освоение всего реально-исторического диапазона национальной идеи как дерзновенное осуществление ее заданий в реальной исторической практике. Ибо национальная идея ¾ это не  отвлеченная и условная мировоззренческая формула, а конкретное задание национальной истории, которое рано или поздно должно быть осуществлено в практике реальной жизни.

С этой точки зрения, жертвенный исторический подвиг русской интеллигенции XIX  века, как и подвиг советского народа в ХХ веке, имеет безусловное историческое оправдание. Крах традиционной русской истории не был ее аннигиляцией. Даже в своей односторонней форме безрелигиозного социализма Россия явила миру великую Советскую цивилизацию ХХ века, что является неопровержимым свидетельством необычайной творческой силы русской идеи и ступенью к дальнейшему, качественно новому, расцвету русской цивилизации  XXI века.

О советском социалистическом проекте хорошо сказал патриарх Сергий (Страгородский): «Этот строй не только не противен христианству, но и желателен для него более всякого другого, это показывают первые шаги христианства в мире, когда оно, может быть, еще не ясно, представляя себе своего мирового масштаба и на практике не встречая необходимости в каких либо компромиссах, применяло свои принципы к устройству внешней жизни первой христианской общины в Иерусалиме, тогда никто ничего не считал своим, а все было у всех общее (Деян. IV, 32).

            В этих поисках русской идеи на рубеже XIX-XX веков была раскрыта еще одна тайна русской души – поиск Царства Божиего и Правды Его. Державность русского человека и проявляется в первую очередь в том, чтобы думать не о своем благополучии, а благополучии Державы. И в заключение два очень непростых вопроса. А не кажется ли вам, что нынешние события рубежа XX-XXI веков уж больно напоминают события рубежа XIX-XX веков? Есть правда принципиальное отличие – Православная Церковь не ушла в Небесное, а вместе с народом ищет Правду для преобразования земного. И не кажется ли вам, что эти поиски Правды приведут нас к воплощению новой модели общества - христианского социализма?  

Валерий Бухвалов, Dr.paed.